Нож в сердце Марка Бернеса.

  Несмотря на то что эта история похожа на легенду, она на самом деле имела место в 1958 году. Все началось в городе Котласе, который в те годы был известен как крупный пересыльный пункт се­веро-восточных лагерей европейской части России. После разоблачения «культа личности» Стали­на и передачи лагерей из ведения МВД в подчине­ние Министерству юстиции волна освобождений заключенных приняла массовый характер. Вместе с «политическими» на этой волне на свободу выш­ли и тысячи уголовников, которые использовали любые средства, чтобы оказаться на свободе. «Выс­шим пилотажем» считался побег, известный как «уйти за сухаря». Это значило побег из-под стражи с помощью подмены. Происходил такой побег внеш­не просто: большесрочник на пересылке предла­гал другому зэку, которому оставалось сидеть не­много, откликнуться вместо него при вызове в этап. Если это предлагал блатной или вор в законе, то отказать ему было рискованно, и подмена тут же осуществлялась. На сопроводительных документах менялись фотокарточки, и люди отправлялись в разные стороны. Подобным образом осенью 1958 года на свободу вышел человек, в блатном мире известный под кличкой Лихой. И ничем бы не про­славился этот вагонный ворюга, если бы на запас­ных путях железнодорожного вокзала в Котласе не сел он играть в буру с тремя бывшими зэками, ос­вободившимися из лагеря вместе с ним.

  Карточная игра для блатного—дело святое, не случайно колода карт на их языке именуется «библией». Играть в карты (или стирки) умел в те годы каждый уважающий себя блатной. Шулеры и вир­туозы игры пользовались в преступной среде непререкаемым авторитетом. Карточный долг предполагал обязательность своего погашения в самый короткий срок, и если этого не происходило, задол­жавший недолго оставался живым — любой урка обязан был его убить как нарушителя святого правила.

  Каждый из четырех уголовников, садясь в ваго­не за карты, прекрасно знал об этих «правилах», которые никогда заранее не оговаривались, а су­ществовали как само собой разумеющиеся. Игра шла честно в течение нескольких часов и по накалу страстей не уступала любому спортивному состя­занию. Другое дело, что ставки в этом соревнова­нии были слишком высоки.

  Когда под вечер Лихой выставил на кон послед­нее, что у него было, — золотые женские часики, которые увел прошлым днем у молоденькой сту­дентки в привокзальном буфете, в глубине души уже знал, что и эту ставку он благополучно спустит в руки соперников. Есть у блатных такое свойст­во — заранее чувствовать наличие фарта или его отсутствие. Однако, как и всякий азартный игрок, остановиться и выйти из игры Лихой уже не мог. Поэтому, когда часы благополучно перекочевали в руки нового хозяина, Лихой внезапно пошел ва-банк— предложил играть «на пятого». Для рядово­го советского обывателя подобного рода игра была явлением неизвестным, хотя многие жители нашей необъятной страны в те годы сталкивались с ее последствиями. Выражалось это в следующем: проигравший в карты уголовник в последней став­ке ставил на кон чужую человеческую жизнь (пятую по счету, если в игре участвовали четверо) и, про­играв кон вновь, шел исполнять святое правило — возвращать проигранное. Для этого использовался примитивный жребий — мелом рисовался крестик в местах большого скопления людей (на сиденье в транспорте, в кинотеатре и т. д.). Человек, севший на это меченое место, невольно становился приговоренным к смерти. Далее все было делом техни­ки, а именно—техники владения ножом. И как гла­сит народная молва, после широкой амнистии в 1953—1957 годах количество убитых с помощью ножа рядовых советских граждан заметно выросло в сравнении с предыдущими годами. Как отголосок этого было то, что среди тогдашних мальчишек была такая мода — ради смеха метить мелом сиде­нье в транспорте и наблюдать, как шарахаются от этого места взрослые люди.

  Между тем та котласская игра была необычна тем, что в качестве жертвы (пятого) была выбрана личность, каждому известная — популярный киноактер Марк Бернес. И сделано это было не случай­но. Как и все советские люди, уголовники той поры страстно любили кино и имели в нем своих кумиров. Одним из них был Михаил Жаров, который в 1931 году сыграл одного из первых советских киноблатных — фомку Жигана в фильме «Путевка в жизнь». Не меньшей популярностью пользовался и Петр Алейников, сам бывший воспитанник одной из детских колоний. Хотя пропаганда уголовной жизни в СССР была запрещена в любом виде, мно­гие актеры волею случая или режиссуры использо­вали нюансы блатной жизни. Например, тот же Марк Бернес в фильме «Два бойца» играл уроженца го­рода, считавшегося родиной российской уголов­щины, — Одессы. Песня «Шаланды» стала популяр­на и в уголовной среде. Причем это произошло через 10 лет после того, как другому одесситу — Леониду Утесову — власти запретили исполнять старые уголовные песни — «С одесского кичмана» и «Гоп со смыком».

  Своих кумиров уголовники уважали не только на Экране, но и в реальной жизни. Например, об­чистить квартиру того же Петра Алейникова счита­лось делом нехорошим, и ни один домушник на это так и не сподобился. Хотя других артистов, испол­нителей официозных ролей, эта участь стороной не обходила. Кого только не грабили в те годы: и Николая Крючкова, и Бориса Чиркова, и Николая Черкасова. Квартиру последнего взял на «гоп-стоп» заезжий вор из Тулы 16 марта 1939 года. Од­нако шум от этого ограбления (а вор прихватил с собой ценные вещи и облигации займов) был та­ким большим, что ленинградские урки решили не рисковать собственным спокойствием и сдали «га­стролера» сыщикам. Через 9 дней вора арестовали на его родине.

  Однако вернемся к Марку Бернесу. В 1955— 1957 годах он снялся в двух детективных фильмах. В кинокартине «Дело № 306» он сыграл комиссара милиции, а в фильме «Ночной патруль» ему досталась роль совершенно иного плана — завязавшего с преступным миром старого вора Огонька. Это был первый советский фильм, в котором средства­ми кино развенчивался ореол вокруг воров в зако­не. Эту картину активно крутили не только в столичных городах, но и в провинции, в том числе и на Севере, где его смогли посмотреть вольнопоселенцы и вышедшие на свободу уголовники. Чего хотели добиться этим показом власти, понятно, од­нако они и представить себе не могли, чем это мо­жет обернуться для популярного киноактера. По воровским понятиям, завязавший вор мог рассчи­тывать на спокойную жизнь только в том случае, если за ним не было никаких серьезных грехов пе­ред товарищами и если он не купил свою свободу ценой предательства. В случае с Огоньком все об­стояло несколько иначе. Перед миллионной ауди­торией он пропагандировал свой уход, склоняя к нему других воров. Причем уже не киношных. Се­годня подобное отождествление экранного героя с реальной действительностью выглядит смешно, а в те годы это было вполне закономерно. Сыграв­ший вора Марк Бернес попал в разряд «сук» и был приговорен законными ворами к смерти. И убить артиста должен был поставивший его на кон Ли­хой. Та игра состоялась 24 октября, и к 1 ноября 1958 года знаменитый актер должен был погибнуть от бандитского ножа. И он бы погиб, если бы в де­ло внезапно не вмешался еще один человек, тоже бывший уголовник. Этот человек, который был все­го лишь невольным свидетелем той игры, был страстным поклонником Марка Бернеса. Когда он понял, что над его любимым артистом нависла смертельная опасность (а он-то знал, что такое карточный долг в среде уголовников), то решил во что бы то ни стало спасти своего кумира. Но как это сделать, если у него нет возможности опередить Лихого во времени и предупредить артиста? И тог­да ему в голову пришло простейшее решение. С городского телеграфа он позвонил по телефону в Москву одному из своих приятелей и объяснил создавшуюся ситуацию. С точки зрения уголовных традиций он поступал предательски, однако в ду­ше он оправдывал свои действия не менее весомым аргументом: ведь Бернес не имел никакого отношения к преступному миру, он артист, который отлично сыграл роль в фильме. Короче, приятель звонившего все прекрасно понял и тут же поспе­шил предупредить артиста о грозившей ему опас­ности. Благо дом на Сухаревской, где жил М. Бер­нес со своей пятилетней дочкой Наташей (жена ар­тиста умерла незадолго до этого), знали многие москвичи.

  Когда М. Бернес узнал от совершенно постороннего человека, что его собираются убить, он в первые минуты просто не поверил в это. Однако незнакомец был настолько убедителен в своих доводах, что артист в конце концов поверил ему. Вполне вероятно, что в те минуты он думал больше всего не о себе, а о дочери, которая в случае его гибели осталась бы сиротой. И Бернес принял единственно правильное решение — он в тот же вечер отправился в МУР, к его начальнику И. Парфентьеву.

  Тогдашний начальник МУРа был человеком легендарным и хорошо разбиравшимся в преступной среде. Однако даже он в первые минуты рассказа М. Бернеса не поверил в возможность того, что уголовники приговорили к смерти любимого всеми артиста. Во всяком случае, в его практике такого еще ни разу не случалось. Но, несмотря на свои со­мнения, Парфентьев все же решил не рисковать и обещал Бернесу свою помощь. Поэтому в тот же день из числа сыщиков-муровцев были выделены четверо оперов, которым было приказано посмен­но охранять Марка Бернеса везде, где бы он ни по­являлся. А в качестве постоянного телохранителя рядом с артистом был прикреплен мастер спорта по самбо, который в 1949—1955 годах работал в охране члена Политбюро Н. Булганина.

  Дни с 26 октября по 1 ноября 1958 года можно смело назвать одними из самых драматичных в судьбе Марка Бернеса — он ограничил до миниму­ма свои выходы из дома и все свои действия со­гласовывал с охраной. Муровцам тоже приходи­лось нелегко. Один из телохранителей, стоя на лест­ничной площадке первого этажа, контролировал парадную дверь, другой стоял на пятом этаже, возле дверей бернесовской квартиры. Еще один телохранитель находился в самой квартире, рядом с «объектом». Однако убийца в те дни так и не объ­явился. Не пришел он и в последующем, хотя жда­ли его в течение двух недель. Одновременно с этим муровцы по своим каналам проверяли всех уголовников, прибывающих в Москву, пытаясь та­ким образом вычислить возможного убийцу. Если бы тот человек, который первым решил предупре­дить Бернеса об опасности, назвал, имя или кличку палача, сыщикам было бы легче, но об убийстве он предупредил и исполнителя не выдал..

  Что случилось с Лихим, так доподлинно и неизвестно. По одной из версий, по пути в Москву он попал в руки милиции, попытался бежать и был застрелен. Никаких документов при нем обнаружено не было, и его записали в разряд неизвестных.

  После этого беспрецедентного случая Марк Бер­нес больше никогда не играл в кино преступников. Более того, в течение нескольких лет в СССР вооб­ще не выходили фильмы, повествующие о судьбе уголовников. Лишь только в 1964 году на «Ленфильме» сняли фильм «Верьте мне, люди!», в кото­ром рассказывалась история вора, завязавшего со своим прошлым. На эту роль был утвержден кумир тех лет Георгий Юматов, однако сыграть в этой картине ему так и не довелось. Эту роль сыграл будущий кино-Ленин Кирилл Лавров, но у него это получилось не слишком убедительно. Но истории, подобной той, что произошла с М. Бернесом, с ним уже не произошло. К счастью.

Федор Раззаков "Звезды и криминал".